Бродский родился 24 мая 1940 в Ленинграде. Его, едва ли не самого «несоветского» подданного СССР назвали Иосифом в честь Сталина. Уже с ранних лет в жизни Бродского многое символично. Детство прошло в маленькой квартире в том самом «питерском» доме, где до революции жили Д.С.Мережковский и З.Н.Гиппиус и откуда они отправились в эмиграцию. В школе, которую посещал Бродский, некогда учился Альфред Нобель: в 1986 Бродский станет Нобелевским лауреатом.
В отрочестве проявились его самостоятельность и строптивость. В 1955, не доучившись, Бродский поступает работать на военный завод фрезеровщиком, выбрав для себя самообразование, главным образом, чтение. Пожелав стать хирургом, идет работать помощником прозектора в морге госпиталя при ленинградской тюрьме «Кресты», где помогает анатомировать трупы. За несколько лет он опробовал больше десятка профессий: техника-геофизика, санитара, кочегара, фотографа и т.д. Ищет работу, которую можно совмещать с творчеством. Писать стихи впервые попробовал в 16 лет. Подтолкнуло писать впечатление от чтения сборника Бориса Слуцкого. Первое стихотворение было опубликовано, когда Бродскому было семнадцать лет, в 1957: Прощай, / позабудь / и не обессудь. / А письма сожги, / как мост. / Да будет мужественным / твой путь, / да будет он прям / и прост...
В начале 1960-х круг общения Бродского очень широк, но ближе всего он сходится с такими же юными поэтами, студентами Технологического института Е.Рейном, А.Найманом и Д.Бобышевым. Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, которого она одарила дружбой и предсказала ему блестящее поэтическое будущее.
Уже к 1963 его творчество становится более известным, стихи Бродского начинают активно ходить в рукописях. Несмотря на отсутствие весомых публикаций, у Бродского была скандальная для того времени и известность поэта «самиздата».
29 ноября 1963 в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А.Ионина, Я.Лернера, М.Медведева был опубликовано письмо против Бродского Окололитературный трутень. В 1964 он был арестован.
После первого закрытого судебного разбирательства поэт был помещен в судебную психбольницу, где пробыл три недели, но был признан психически здоровым и трудоспособным. Второй, открытый, суд по делу Бродского, обвиненному в тунеядстве состоялся 13 марта 1964. Решение суда – высылка на 5 лет с обязательным привлечением к физическому труду.
Ссылку он отбывал в деревне Норинской Архангельской области. Свободного времени здесь было достаточно, и оно целиком заполняется творчеством. Здесь
Бродский был досрочно освобожден. Вместо пяти, он провел в ссылке полтора года и затем получил разрешение вернуться в Ленинград.
В 1965, на волне возмущений гонениями на поэта, в Нью-Йорке вышла первая книга Бродского – Стихотворения и поэмы.
В его творчестве этих лет экспериментаторство на основе классической традиции дает все более интересные результаты.
Основным жанром в творчестве Бродского становится легко узнаваемая длинная элегия, своего рода полупоэма – афористичная, меланхоличная, иронически рефлексивная, с ломким синтаксисом, устремленным к обновлению устойчивого языка.
В доэмигрантский период творчества Бродского трагическая ирония неизменно оттеняется щедрым восприятием мира и эмоциональной открытостью. В дальнейшем пропорции между этими началами будут существенно меняться. Эмоциональная открытость уйдет, ее место займет готовность стоически принять трагичность бытия.
В 1972 Бродский покидает СССР. Он уезжает по израильской визе, но оседает в США, где до конца своих дней преподает русскую литературу в различных университетах.
В США Бродский начал писать на английском.
В 1977 в издательстве «Ardis» были опубликованы два сборника стихотворений Бродского Конец прекрасной эпохи. Стихотворения 1964–71 и Часть речи. Стихотворения 1972–76. В этих книгах запечатлелся новый этап творческой зрелости поэта.
Опыт «зрелого» Бродского – это опыт глубинного переживания трагедии существования. Бродский часто нарушает грамматику, прибегает к сдвинутой, неправильной речи, передавая трагизм не только в предмете изображения, но прежде всего в языке.
Покинутое Отечество постепенно возводится в поэтическом сознании Бродского в грандиозный сюрреалистический образ империи. Этот образ шире реального Советского Союза. Он становится глобальным символом заката мировой культуры.
В 1978 Бродский становится почетным членом Американской Академии искусств, из которой он, однако, вышел в знак протеста против избрания почетным членом в Академию Евгения Евтушенко.
В 1983 в «Ардисе» опубликован еще один сборник лирики Новые стансы к Августе. Стихи к М.Б., 1962–82; в 1984 выходит пьеса Бродского Мрамор. В 1986 сборник Less than one признан лучшей литературно-критической книгой года в США.
В декабре 1987 он становится писателем-лауреатом Нобелевской премии по литературе – «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины», как было сказано в официальном постановлении Нобелевского комитета.
Нобелевская премия принесла материальную независимость и новые хлопоты. Бродский много времени посвящает устройству в Америке многочисленных иммигрантов из России.
С мая 1991 по май 1992 Бродский получает звание Поэта-Лауреата Библиотеки Конгресса США.
С конца 1980-х творчество Бродского постепенно возвращается на Родину, однако сам он неизменно отклоняет предложения даже на время приехать в Россию. В то же время в эмиграции он активно поддерживает и пропагандирует русскую культуру. В 1995 Бродскому присвоено звание почетного гражданина Санкт-Петербурга.
Иосиф Бродский умер в Нью-Йорке от инфаркта в 1996, во сне, в ночь на 28 января. Ему было 55 лет. Похоронен в протестантской части кладбища на острове Сан-Микеле в Венеции.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Стук

Свивает осень в листьях эти гнезда.
Здесь в листьях
осень, стук тепла,
плеск веток, дрожь сквозь день,
сквозь воздух,
завернутые листьями тела
птиц горячи.
Здесь дождь. Рассвет не портит
чужую смерть, ее слова, тот длинный лик,
песок великих рек, ты говоришь, да осень. Ночь
приходит,
повертывая их наискосок
к деревьям осени, их гнездам, мокрым лонам,
траве. Здесь дождь, здесь ночь. Рассвет
приходит с грунтовых аэродромов
минувших лет в Якутии. Тех лет
повернут лик,
да дважды дрожь до смерти
твоих друзей, твоих друзей, из гнезд
негромко выпавших, их дрожь. Вот на рассвете
здесь также дождь, ты тронешь ствол,
здесь гнет.
Ох, гнезда, гнезда, гнезда. Стук умерших
о теплую траву, тебя здесь больше нет.
Их нет.
В свернувшемся листе сухом, на мху истлевшем
теперь в тайге один вот след.

О, гнезда, гнезда черные умерших!
Гнезда без птиц, гнезда в последний раз
так страшен цвет, вас с каждым днем все меньше.
Вот впереди, смотри, все меньше нас.
Осенний свет свивает эти гнезда.
В последний раз шагнешь на задрожавший мост.
Смотри, кругом стволы,
ступай, пока не поздно
услышишь крик из гнезд, услышишь крик из гнезд.

                             ***
   
...и при слове «грядущее» из русского языка
выбегают черные мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После стольких лет уже безразлично, что
или кто стоит у окна за шторой,
и в мозгу раздается не земное «до»,
но ее шуршание. Жизнь, которой,
как дареной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.

                       Проплывают облака.

     Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
     над сумеречными деревьями звенящие, звенящие голоса,
     в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,
     в сумеречном воздухе исчезающие небеса?

     Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьев
     и негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве.
     Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы с красными гребнями,
     маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?

     "Проплывают облака, проплывают облака и гаснут..." --
     это дети поют и поют, черные ветви шумят,
     голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,
     в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.

     Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи,
     улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов.
     "Проплывают облака..." -- это дети поют ночью, ночью,
     от травы до вершин все -- биение, все -- дрожание голосов.

     Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит,
     привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем,
     среди черных ветвей облака с голосами, с любовью...
     "Проплывают облака..." -- это дети поют обо всем.

     Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
     блестящие нити дождя переплетаются, звенящие голоса,
     возле узких вершин в новых сумерках на мгновение
     видишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?

     Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей.
     Где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних оград,
     все рыдать и рыдать, и смотреть все вверх, быть ребенком ночью,
     и смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.

     Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев неясных,
     в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья сложить.
     Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет,
     только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.

                                  ***
         Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня,
         воздуха с вкрапленным в оный криком «Не тронь меня!»,
         рвущимся из растения, впоследствии – изо рта,
         чтоб ты не решил, что в мире не было ни черта.
         Потом в нем возникли комнаты, вещи, любовь, в лице -
         сходство прошлого с будущим, арии с ТБЦ,
         пришли в движение буквы, в глазах рябя.
         И пустоте стало страшно за самое себя.
         Первыми это почувствовали птицы – хотя звезда
         тоже суть участь камня, брошенного в дрозда.
         Всякий звук, будь то пенье, шепот, дутье в дуду, -
         следствие тренья вещи о собственную среду.
         В клекоте, в облике облака, в сверканьи ночных планет
         слышится то же самое «Места нет!»,
         как эхо отпрыска плотника либо как рваный SOS,
         в просторечии – пульс окоченевших солнц.
         И повинуясь воплю "прочь! убирайся! вон!
         с вещами!", само пространство по кличке фон
         жизни, сильно ослепнув от личных дел,
         смещается в сторону времени, где не бывает тел.
         Не бойся его: я там был! Там, далеко видна,
         посредине стоит прялка морщин. Она
         работает на сырье, залежей чьих запас
         неиссякаем, пока производят нас.
_____________________________________________________________________

Скажу от себя - у него замечательна сама мелодика стиха. Ломаный синтаксис, сложные речевые обороты - всё как бы создаёт музыку. Не зря же он сам любил читать свои стихи именно вслух. Так что читайте Бродского, просвещайте свои неокрепшие умы, кто ещё не успел этого сделать.