Умеет ли ее бархатное сердце теперь что-то чувствовать по настоящему.Забыло оно, что такое испытывать не телеэкранные эмоции, сплошная наигранность  полиэтиленового мира.Она не всегда была такой, не всегда ее улыбка была изящно скроенной маской, которую повсеместно, практический не снимая  приходиться носить. Все истинное все наподдельное сложила аккуратно в уголочек, где царила тишина симфонической мелодии.
  Когда то не боясь быть съеденной она любтла, любила искренне, понастоящему. Но эта любовь отрывала от нее безжалосно по куску разрывая и оставляя оборванные лохмотья слез. Словно пираньи, ее любовь лишь услышав запах крови нападало и терзала ее до изнеможения. Уже небыло ни глаз, ни рта, ни рук, ни чего. Осталось только бархатное сердце., которое не съедобно для прожорливых пираний. Оно искусственное, синтетичесое сплетение молекул лишало его чувств и одновременно страданий. Ее атомы крутились против своей орбиты. Ее время пошло вспядь. Ни чего не страшно, ни чего не боиться. Оно выпало из этого бытия, которое она так любила, восхищаясь всеми его состовляющими. Теперь словно из иллюминатора наблюдала за событиями своей жизни, все мимо нее. Она видить себя со стороны, она занет  что не мсможет уже стать обыкновенно обитательницей планеты земля. Ее атомы крутяться  против своей орбиты.Ее сердце стало искуственным, лишенным жизни и одновременно лишенным смерти. Она даже не в сила испытывать муки, полная безэмоциональность и реагирование на какие-либо воздействия из вне.Тень. Нет даже тень и та покинула ее, ей стало неуютно от холодного бьющегося сердца излучаешего ничто. Она тихим шерохом  на закате дня испарилась  уходя вместе солнцем. Она думала что тень вернеться с рассветом, но этого не произошло. Ее  радужка глаз сменила яркий голубой цвет на безнасыщенный серый. Градиенты серого оттенка теперь стали ее палитрой жизни,  цвета эмоций. Но в них не было ни исполненно черного, ни сияния белого. Она в промежуткке, ни там и ни здесь.
  Лишена жизни, и обречена на бессмертие. Единственное что не могло покинуть ее и теперь уже казалось практический наказанием, пыткой самой себя, это  творчество.Творчество стало проклятием бархатного сердца. Она писала и сжигала свои рукописи, рвала их каждый листок терзая на мелкие обрывки с извилинами слов. Строки словно черви выедали себе тоннели в ее мозгу, они изрешетили ее сознание.   И так каждый день, каждую минуту, каждое мгновение ее существования стало проклятием бархатного сердца. Она не могла  закончить ни одну рукопись, они кололи ее глаза. И очередной раз  они становились топливом для очага бархатного сердца. Рукописи не горят. Каждое утро она находила их на столе нетронутом виде. Эти рукописи единственные  могли взволновать  сердце, исккуственное сердце бархатной фактуры. И каждый день повторялся снова и снова словно  одна единственная пленка в проекторе.  И она мотает ее снова и снова будто пытаясь что то уловить, то чего не видно в кадре. Ответ на несуществующий вопрос обитал между сменяющимися картинками фильма.Черно-белого фильма.
Она судорожно перечитывала и дописывала  свои письмена, но когда время, это бесчеловечное и лживое создание близилось к ней  с  покрывалом ночи что-то перемыкало в ее бездыханном сердце. И она уничтожала свои труды.
  Она писала роман о девушке, которая променяла душу на  бесконечное  бытие, на бессмертие. Заключив договор с самим нечистым. И он подарил ей сердце которое бы не страдало и  не могло предаться обьятьям смерти, так же ка и обьятьям жизни....Бархатное сердце, обреченное на пластмассовое биение.
Она писала о себе.... Она не могла обрести покой так как  ее история не могла найти конца в бесконечных туннелях зависших вне смерти и вне жизни.
   И бледно нежные перста на строках оставляли слезы из хрусталя, и ни страданий, ни страстей увы уже не испытать ей. Сама себя приговорила, сама себе строчила свою судьбу и все твердила я не умру, я не умру. И не живу,  ни там  ни здесь. Короткая строка о том, как есть.